журнал | о конкурсе | условия | жюри | лауреаты | пресса | спонсоры | контакт

2016, №2

Анна КРАСНОЩЕК
Ответ на квартирный вопрос

№1 №2 №3 №4

   Наверное, люди сказали бы, что Ковалю несказанно повезло: отнюдь не каждому мужчине бывшая любовница завещает половину квартиры в центре Одессы.
   – Мне кажется, это как-то неправильно, – Настя выносит вердикт с той спокойной мудростью в глазах  и голосе, от которой Ковалю хочется выть. Это он виноват в том, что 13-летней девочке приходится быть настолько взрослой.
   – Я подышу свежим воздухом, ты не возражаешь?
   – Папа, в твоем распоряжении 10 минут, а потом я насыпаю суп и не желаю слышать, что у тебя нет аппетита.
   – Есть, командир.
   Эта осень пахнет дымом и прелыми листьями, а еще – чем-то неуловимым,  не имеющим названия, но  горьким. Стоя на крыльце, Коваль жадно затягивается дешевой сигаретой.  Последний раз он курил 3 года назад.  
   Светки больше нет. Почти 16 лет Коваль  жил своей жизнью, обретал и терял, даже влюблялся, но в глубине его подсознания всегда жило ощущение, что где-то на этой земле есть она…  Светка в куцей красной курточке и мужской фетровой шляпе. Светка с пятнами краски на руках, молящаяся Кандинскому и Дали.    Светка, ищущая созвездие Лебедя под гипнотизирующее пение Джима Моррисона. Она была такая живая, искрящаяся, неуловимая, она просто не могла умереть, это противоречит законам природы.
   Письмо в кармане жжет. «Сестра до последнего дня помнила о Вас. Что бы ни случилось в прошлом, надеюсь, что в Вашей душе не осталось горечи. Светочка этого не хотела бы».
   Света никогда не говорила, что у нее есть сестра. А может и говорила, но Коваль тогда не умел услышать. В эпоху того короткого, ослепительного и изматывающего романа ему казалось, что его подруга живет в своей персональной вселенной, в которой нет места таким тривиальным вещам, как забота о насущном хлебе, планы на будущее и родственники.
   «Я постараюсь привести квартиру в порядок к Вашему приезду. Не хочу показаться навязчивой, но просто не могу дождаться, когда уже увижу человека, который так много значил для моей сестренки». Почему-то Коваль уверен: это письмо писалось ночью, после долгих колебаний. Женщина, чье лицо он даже не решается представить, выбрасывала черновик за черновиком и наконец будто кинулась в омут с головой – отправила первый вариант, тот, где выложила все наболевшее. А может, дело было совсем не так?
   Коваль еще не знает, что будет делать с  наследством, но понимает, что должен ехать в Одессу. Нужно увидеть квартиру и женщину.
   Город юности показался Ковалю знакомым и чужим. Особенно неприятно поразили кричащие вывески магазинов и ресторанов,  опухолями повыскакивавшие на телах старинных зданий. Душа Одессы задыхается под слоем гламура и грязи, а люди не видят, спешат по своим делам.
   Коваль шел через знакомый двор с чувством, будто поднимается на Голгофу.    Так глупо бояться встречи с женщиной, о которой ничего не знаешь… После краткого телефонного разговора в памяти остались  только нежданно умоляющие нотки в ее тихом, чуть дрожащем голосе.
   Ступенька, еще ступенька… Почему их так мало? Рука, поднесенная к звонку, замирает. Еще не поздно развернуться и просто пойти на вокзал. И все-таки    Коваль нажал на кнопку.
   Торопливые шаги.
   – Сергей, это вы?  
   Ее голос – тонкое серебро, шелковая нить на ветру.
   – Да.
   Она рывком открыла дверь в тщательно забываемую квартиру, в сотни раз перечеркиваемое прошлое. Коваль почему-то уверил себя, что увидит копию Светы или, скорее, ее бледное подобие, но женщина на пороге была совсем другой. До боли, до крика непохожей.
   – Здравствуйте. Проходите скорее.
   Маленькая женщина с крашенными под красное дерево волосами. Застегнутый на все пуговицы жакет. Сеть морщинок в уголках то ли серых, то ли зеленых глаз (а у Светки были медово-карие, изменчивые, зовущие то ли выше неба, то ли в недра ада). Бледно-розовая помада на застенчиво улыбающихся губах. Наверное, этим Юлия и не понравилась Ковалю. Улыбка, словно бы приклеенная к ее усталому немолодому лицу, подчеркивала  фальшивость происходящего.
   Юлия раз за разом подливала Ковалю совершенно ненужный чай. Лепетала что-то о погоде, о том, что море все еще теплое, хотя  воздух давно остыл.    Странным показался Ковалю вопрос, почему дочь не приехала вместе с ним. А собственно, что ребенку здесь делать?
   Застряв в вязком молчании, двое совсем чужих людей пытаются заговорить о том, что их свело здесь. Ковалю кажется, что любые его слова сейчас прозвучат мерзко. Он не спросит: «Как будем делить квартиру, которая теперь наша?» Он не поинтересуется с горькой улыбкой: «С чего это Светлана вспомнила обо мне через 15 лет?» Нет, на самом деле только один-единственный вопрос в данный момент правилен и необходим.
   – Как Светлана жила эти годы?
   И в лице чужой женщины что-то дрогнуло. Была то радость или мука?    Говорила Юлия осторожно, будто боясь выбрать не те слова. О том, что Света вопреки множеству неудач пыталась видеть мир более ярким и совершенным, чем он был на самом деле. О том, что она умирала гордо, без жалоб. О том, что в преддверии конца она говорила об отношениях с Ковалем как о самом важном, чистом и настоящем, что было в ее жизни.
   Юлия повела гостя в комнату, которая когда-то была спальней, а теперь стала чем-то вроде музея. Коваль смотрел на картины, написанные Светой в последние годы, и тугие ремни сжимали его сердце. Сирень, нарциссы, оперный театр. Даже Потемкинская лестница. Все, что нравилось туристам, слоняющимся по улицам продающего душу города. Все, что презирала Светка прежних дней, огненная Светка, мечтающая открыть миру новые цвета и формы.
   – Зачем вам гостиница? Вы же можете жить здесь. Это ваша квартира.
   Щенячьи нотки в этом голосе уже начинают раздражать.
   – Это и ваша квартира тоже, Юлия. Мне вполне удобно в гостинице.
   – Не волнуйтесь, я здесь не живу. У меня свое жилье, так что не стесняйтесь.
   – На самом деле я завтра уезжаю.
   – Уже? Я понимаю, у вас ребенок. Просто уже нужно подать заявление о принятии наследства. Конечно, еще есть целый месяц, но лучше бы пораньше.
   – Думаю, я разберусь.
   – Я знаю, что должна была написать вам раньше. Просто думала, что после сообщения о наследстве вы сразу дадите о себе знать, но вы молчали.
   – Мне жаль, что я не оправдал ваших надежд.
   Коваль старался вложить в эти слова как можно больше иронии. Вот сейчас эта кукла наконец перестанет улыбаться и выскажет все, что думает на самом деле. Однако она просто посмотрела в лицо Ковалю прямо и серьезно, без прежней застенчивости, но и без упрека.
   – Нет, вы оправдали надежды. Вы оказались именно таким человеком, который стоил любви моей Светы.
   Во двор вышли вместе, молчали.
   – Мы еще можем встретиться здесь?
   Зачем он это спросил?
   – Если вы захотите. У вас ведь есть мой телефон, правда?
   И они встречались. В квартире, которая должна была быть их, но оставалась ничейной. Коваль узнал, что Юлия любит тягучие джазы и приглушенный свет, дождливые утра и рыжих котов. Ее жизнь принадлежала ученикам, они были ее светом и смыслом. Иногда она проверяла детские тетрадки в присутствии Коваля и была при этом удивительно сосредоточенной, далекой от него, а  он просто впитывал ее глазами. Время от времени она отрывалась от работы, смотрела вопросительно и ожидающе. И Коваль был готов сказать что-то самое нужное, самое правильное… Но вспоминал, что совсем недалеко  живет Настина мать, носит бриллианты и ездит на джипе. Он так часто ошибался, слишком часто, а потому сейчас выбирал трусливое молчание.
   – Папа, ты влюбился?
   Настин голос в телефоне звучит чуть-чуть насмешливо и, наверное, за это ее нужно отругать.
   – В мастерской все делают вид, что справляются, но очень ждут тебя. Но ты об этом не волнуйся, решай свои дела.
   – Решаю-решаю.
   – Папа, если ты влюбился, то это хорошо. Я серьезно.
   – Если ты опять получишь тройку по физике, то последуют санкции. Я серьезно.
   Однажды Юлия задержалась, и Коваль ждал ее на лестничной площадке.
   – Молодой человек, не зайдете на чай?
Соседка  – кругленька старушка с цепким взглядом – улыбается благодушно, но что-то подсказывает Ковалю: ничего хорошего из этого приглашения не получится.
   – Света ведь оставила половину квартиры вам, да? – Марья Григорьевна бесконечно долго размешивает чай, наверное, в донышке чашки скоро будет дырка. – Если вы порядочный человек, то должны отказаться. Юленька выстрадала право на эту квартиру, понимаете? Светочка в последние годы пила. Очень сильно. Мужчин водила. Очень непорядочных мужчин. А Юля к ней каждый день ходила, кормила и обстирывала и ее, и сожителей.  Помню, как-то такое было… Юля пыталась одного ухажера образумить, а он ударил ее. Как только челюсть ей не сломал, не знаю. Света это увидела,  вцепилась в мерзавца, как кошка, чуть не убила его. Больше он не появлялся. После того случая Света чуть-чуть за ум взялась, а когда выяснила, что больна, совсем остепенилась. Юля ведь за нее до последнего боролась. Вы понимаете, что значит быть рядом с человеком, у которого неоперабельный рак? Нет, не понимаете. Не дай вам Бог с таким столкнуться.
   Марья Григорьевна режет кекс, старая пластинка что-то скрипит о любви.
   – Юлечка сейчас в коммуналке ютится, в одной комнате, а в соседях у нее бывший муж с новым семейством. Ей оттуда вырваться надо, а то пропадет. Вы меня не судите, что я вот так прямо с вами говорю, но я же их обеих с детства знаю. Софья, их бабушка, Царствие ей Небесное, странная была. Они еще под стол пешком ходили, а она мне рассказывала, что все оставит Свете. Говорила: «Из Юленьки будет настоящая женщина, она легко найдет себе хорошего мужа, который о ней позаботится. А Светланка не от мира сего, ей нужно иметь хоть какую-то опору за плечами». Софья почти во всем угадала, просто не учла, что мужчины сейчас совсем слепы. Были бы они зрячими, Юленька не осталась бы одинокой былинкой.
   В полумраке старушечьей гостиной душно, а Ковалю холодно, но это не его холод, а Юлин.
   – Я видела, как вы вдвоем на днях стояли во дворе. Вы заслоняли ее от ветра.
   Ох уж эти вездесущие старушки…
   День, когда истекает срок подачи заявления о принятии наследства, все-таки наступает. Коваль отключает телефон и до вечера бродит у хмурого моря. Не ограбил ли он своего ребенка? Нет, он найдет способ устроить будущее Насти без этой квартиры.
   Следующим утром он снова ждет на лестничной площадке. Что он скажет Юле? «Твоя соседка просто облекла в слова и факты то, что я и так давно угадал о тебе. Ты глупая маленькая девочка, которая не умеет быть счастливой. Была рабой родной сестры, живешь через стену от мужчины, который тебя растоптал… Ты наказываешь себя за что-то? Можешь не отвечать, это не так уж важно. Я ведь тоже не умею быть счастливым. Но можно попытаться изменить все это. Вместе. Если только ты захочешь. Если позволишь быть рядом и заслонять тебя от ветра».
   Она появилась на пять минут раньше, чем он ожидал. Алая блузка подчеркивала бледность ее лица.
   Кивнули друг другу, вошли в квартиру. Юлия не дала Ковалю и слова сказать – зачастила так, будто слова жгли ее изнутри:
   – Не смей ничего говорить. Теперь эта квартира полностью твоя и это правильно. Когда я вчера окончательно решила не подавать заявление, сразу стало так хорошо на душе. Я целый день бродила по пляжу и улыбалась, как дурочка. Хорошо, что твоя дочь будет здесь жить. В этих стенах наконец должен зазвучать детский голос.
   Коваль смотрит на эту невероятную женщину, он просто не верит, что можно к кому-либо испытывать такую нежность, какая сейчас переполняет его сердце.
   – Ты позволишь мне иногда приходить сюда? Здесь столько воспоминаний… Сергей, я очень хочу, чтобы ты был счастливым. Не только потому, что Света тебя любила…
   Юлия запнулась, ей не хватало воздуха. Коваль подошел к ней вплотную, его большие ладони легли на ее худенькие плечи. Какая же она маленькая…
   – Юля, мы с тобой два идиота, ты об этом знаешь?
   Да, возможно, они были идиотами, смешными людьми. Они привыкли страдать и терять, а потому не верили, что бывает по-другому. Но ведь еще не поздно.
   «Моя женщина, мое чудо, мой шанс». Сергей согревает Юлию на своей груди, сцеловывет горечь слез с любимых век и сквозь вечность слышит Светкин счастливый голос: «Значит, все было не напрасно».

 

Вернуться к содержанию журнала

Vadimedia